Ладно, чего уж тут. Чего не воротить — про то лучше забыть.
Но больше подобной ошибки я не допущу! Завтра же надо будет обговорить с волшебником нашу тактику в случае опасности.
Я покосился на сирин, свернувшегося клубком.
В начале ужина он еще пытался бодриться, делал вид, что ничего страшного не произошло, даже улыбался, перекошенным от усилия ртом, но потом сник, закутался по самые уши в плащ и лег в угол, спиной к нам.
Сейчас он тихо плакал. Неподобает мужчине плакать, но на этот раз я его не осуждал.
Пусть. Легче на сердце станет.
В такие моменты человеку надо побыть наедине с собой. Хотя бы несколько часов.
Я перехватил девочку, взял остатки еды и вышел наружу.
Солнце уже садилось, и в деревне прибавилось возни: стоя на краю плота, туземцы пытались отчалить. Течение им помогло, и громоздкое сооружение медленно сдвинулось с места.
Учунгу слаженно работали шестами и веслами, уводя свой плавучий дом все дальше от берега, и успокоились лишь тогда, когда расстояние стало приличным.
В воду скинули опутанные веревкой камни, заменявшие островитянам якоря.
Надо же. У нас люди чувствуют себя в безопасности на расстоянии от воды, помня о речных людоедах, а тут наоборот — лезут на глубину.
Наверное в этой реке живут совсем другие обитатели.
Между тем к нашему очагу подошел уже знакомый мне Лаод и еще несколько мужчин. Они принесли сосуд, сделанный из тыквы-жерлянки, полный браги.
Хороший способ знакомства — подходит для всех.
Учунгу расселись, и Лоед сразу взял быка за рога, — Дюс нужен лодка, Лоед делать хороший лодка. Долга.
Туземец сокрушенно покачал головой, показывая, как ему не нравится идея долго строить лодку.
Мне тоже не нравится, согласен. Надеюсь, выход из ситуации уже продуман.
Учунгу улыбнулся, положил руку на плечо сидящего рядом мужчины и сказал, — Надо помощник. Много. Сунду — хороший помощник.
— Вансе, — Лаод указал на второго спутника, — хороший помощник.
— Все — туземец сделал широкий жест, — хороший помощник. Лодка делать быстро, плыть далеко, до воды хурома.
Хурома… До океана что ли? Мне так далеко не надо, но то, что лодка должна выдержать долгий путь радует.
— Хорошо, — я кивнул головой, выражая согласие с желанием мастера обзавестись подмастерьем, и спросил, — Сколько стоит лодка?
Туземец полез за пояс и вытащил связку плоских, с пробитой посередине дыркой, монет, отсчитал двадцать серебряных и потряс ими перед моим носом. Серебро, словно погремушка балованного дитяти, радостно звякнуло.
Ну, двадцать монет, скажем так — не разорительно.
— Договорились! — я кивнул мастеру, давая согласие.
Учунгу довольно загудели, Лоед разлил по деревянным чашкам брагу, отпраздновать сделку.
Не могу сказать, что напиток мне сильно понравился, это вам не вино с королевских подвалов, но выпить пришлось. За знакомство и дружбу. А они нам еще понадобятся: хорошо бы получить от рыбаков проводника.
Я воду как-то не очень люблю и в кораблях совершенно не разбираюсь. Если с нами пойдет человек из племени, то он качество посудины проверит, и на мель ей не даст сесть.
— Учинарки хороший народ. Сын дам, дорога поведет, — между тем довольно осклабился Лоед, не подозревая, что опередил следующую просьбу.
— Быстро, быстро ехать станешь, — заверил туземец, потом сощурил круглые, словно горох, глазки, вытянул вперед руку со сжатыми в кулак пальцами и дважды резко раскрыл кисть, заявив, — Два рука монет.
Ох торгаш…
Отлично! Сына он точно топить не станет, выполнит заказ на совесть.
— Хорошо, — согласился я, потом растопырил кисть, — Пять монет здесь, тебе, а пять там, когда доедем.
Тузмец сначала насупился, а потом рассмеялся и погрозил мне пальцем.
Вот и отлично. Похоже у нас теперь полное взаимопонимание.
Мы еще немного посидели. Маленькая ловкая девушка, с округлыми икрами и гладкими сдобными плечами, принесла целую миску мелких, зажаренных до хруста рыбешек, посыпанных травой с солью, и беседа затянулась надолго. Говорили в основном гости.
Шутки и смех не мешали, я слушал их вполуха, не понимая большую часть: на меня накатили усталость, безразличие и опустошенность.
Я растянулся на хрустком тростнике во весь рост, подложив под голову руки.
Над головой плыли созвездия, собираясь в небесную реку.
Рыцарь, орел, дама с веером, а там, дальше, девять ярких звезд — созвездие кошки. Если бы сирин дал девушке умереть, то она ушла бы к небесной охотнице и мчалась рядом с ней, трогая лапами не жесткую траву на земле, а легкую звездную пыль. Но вот ведь…
Я резко сел.
Глупо! Надо было заставить Агаи похоронить девушку. Не найдет он для своей рош-мах противоядия.
И я хорош, не смог вправить юнцу мозги.
Плавучая деревенька притихла. Разошлись по домам мои собутыльники.
В хижине царила тишина: Морра заснула сразу после ужина, прямо с обглоданной рыбой в руке. Я отнес девочку в домик и уложил на кровать, которую заменяли деревянный настил и тюфяк, набитый козьей шерстью.
Сирин уже не плакал. Его ровное дыхание показывало, что горемыка заснул.
Ну и мне пора.
Я устроился между Моррой и сирин — так легче контролировать обоих.
Малышка почти сразу переползла мне под бок, уткнувшись головенкой в плечо, и я почувствовал себя почти отцом. Ну, или старшим братом.
Некоторое время еще лежал, чувствуя всем телом, как «дышит» и ворочается под нами река, а потом заснул.
Следующие дни прошли спокойно и размеренно, в ожидании пока сделают лодку. Мастерили ее все из того же тростника. Это растение вообще было одним из самых главных в жизни речного народа. Его молодые побеги, и корни шли в пищу: сердцевина, очищенная от верхнего волокнистого слоя, имела довольно приятный кисло-сладкий вкус и хрустела на зубах не хуже свежих огурцов.